Слова Кочаряна о 1 марта

Бывший генпрокурор Армении, ныне депутат от РПА Геворг Костанян сказал радио Азатутюн, что необходимости в допросе второго президента Роберта Кочаряна по делу 1 марта не было. По его словам, ни Кочарян, ни избранный на тот момент президентом Серж Саркисян не проходят свидетелями по делу. Костанян коснулся заявления Кочаряна, сделанного в полдень 1 марта о том, что манифестанты выглядывали из-за автобусов, стреляли и вновь прятались. Геворг Костанян говорит, что данная запись была у следствия. Но о чем должны были допросить Кочаряна дополнительно?

Костанян в то же время заметил, что по делу 1 марта на него не оказывалось давление, и заказа на сокрытие чьей-то вины не было.

Безусловно, «миссия» раскрытия событий 1 марта возложена не на Геворга Костаняна. Он стал генпрокурором спустя 5 лет после тех событий. Костанян говорит, что расследование становится все сложнее, так как свидетели уходят, забывают и прочее. Хотя такого рода преступления не имеют срока давности и могут быть раскрыты даже через 30 лет, как трагедия на Трафальгарской площади.

До Костаняна генпрокурором был Агван Овсепян, который сейчас возглавляет Следственный комитет. Однако, как сказал «аксакал» армянской мысли Галуст Саакян о 27 октября, дело это будет раскрыто только тогда, когда мы станем по-настоящему независимым государством.

Тем не менее, оправдания чиновников в том, что не были допрошены Кочарян и Саркисян, не выдерживают никакой критики. Почему Костанян уверен, что знает все, о чем могли бы рассказать Роберт Кочарян и Серж Саркисян? В конце концов, один из них в то время был действующим, а другой избранным президентом.

Причем, допросить следовало не только их, но и Левона Тер-Петросяна и всех других высокопоставленных чиновников. Отсутствие этих допросов снижает солидность заявлений о том, что не было давления и заказа.

В прямом смысле, конечно, давления могло и не быть, но «шарм» политической системы Армении в том и состоит, что давление для того, чтобы каждый знал свое «дело», может и не понадобиться.

Иначе, любое заявление Кочаряна в те дни могло бы стать предметом для нового допроса. Скажем, он заявлял, что на суде по делу 1 марта прозвучат по поводу задержанных такие доказательства, что поддержавшим их станет стыдно. Суд состоялся, но кроме показаний «одного полицейского» других доказательств не прозвучало. Отсутствие доказательств привело к тому, что сейчас Европейский суд по правам человека начал рассматривать иски пострадавших 1 марта. По иронии судьбы недавно было принято решение по делу о незаконном задержании Александра Арзуманяна, который сейчас является послом Армении в Дании.

Но самое важное признание о 1 марта Роберт Кочарян сделал, пожалуй, в 2011 году, на фоне довольно сложной политической обстановки.

Начинался процесс диалога Армянский национальный конгресс - РПА, или попросту диалог Левон Тер-Петросян - Серж Саркисян. Одним из обсуждавшихся вопросов было сообщение нового импульса расследованию 1 марта. Предложение озвучил Тер-Петросян, а Саркисян поручил дать новый ход расследованию.

Тогда Роберт Кочарян дал интервью, в котором обратил внимание на то, что местность, где были убиты люди, не контролировала ни власть, ни оппозиция.

Что под этим подразумевал Роберт Кочарян, это была его обеспокоенность в связи с тем, что Тер-Петросян и Саркисян могут договориться и «принести его в жертву»? И думал ли Кочарян, что есть более широкий внешний консенсус по этому поводу, тем более, что тогда в прессе немало писали о внешних архитекторах диалога Тер-Петросян-Саркисян.

Или Кочарян намекал, что если кто-то попытается принести его в «жертву», то он откроет все скобки? Намекал ли Кочарян на то, что в дело 1 марта замешаны третьи силы, и были ли связаны с этим опубликованные в прессе снимки российских инструкторов?

Или Кочарян просто указывал Тер-Петросяну и Саркисяну на выход из положения?


Акоп БАДАЛЯН, Обозреватель